Ты можешь знать меня, как Абигор. Я родился и вырос на полной опасностей планете Земля, пережившей последствия ядерной войны, и по-прежнему там живу. Стараюсь приносить пользу обществу, занимаясь собиранием скальпов. Свободного времени у меня не так уж и много. Его, кстати, предпочитаю проводить в компании женщин.

Пылевые бури, насыщенные тяжелыми металлами, выбросы газов, загрязненная вода, ливни, заставляющие кожу слезать мертвыми белесоватыми лоскутами. Я родился здесь, вырос. Я жив. И это моя земля.

--------------------------------------------------------------
       70 год
Мы сидим в кромешной мгле в нескольких метрах под землей. За моей спиной, под ногами, над головой - везде  холодная бурая грязь. Это наш дом. Мать запретила подниматься наверх, пока не утихнет буря. Я закрываю глаза и тоже прислушиваюсь, но слышу только дыхание сидящего рядом брата и невнятное бормотание отца. Несколько дней назад он попался в зубы морской твари, грязная вода щедро омыла рану. Сейчас он в бреду. Ему осталось не больше недели.
Впереди раздаются шаги, кто-то идет ко мне. Я раскрываю глаза, но вижу только силуэт сутулой невысокой дамы. Ее лица я не могу разглядеть, но и без того знаю, что моя мать одна из самых уродливых женщин, которых я когда-либо видел. Она подсаживается к нам с братом, обнимает обоих за плечи и начинает раскачиваться. Она всегда так делает, когда чего-то боится. Никто не знает, когда закончится буря.
Несколько часов назад умер мой дед. Как старик всегда и хотел, он пережил своего сына. Его тело, покрывшееся красно-желтыми гноящимися волдырями, с неестественно раздутой шеей и запрокинутой назад головой, наполненной в районе затылка жидкостью, мы не успели вынести наружу. Мне кажется, что в землянке начинает скверно пахнуть.
--------------------------------------------------------------
       74 год
Барабанные перепонки скоро рассыплются вдребезги от визга, наполнившего поселение. Мужики выволакивают из загона старого жирного кабана, я помогаю им, чем могу. Поблизости стоит девчонка и плачет. Малая хватает меня за руку, я отвлекаюсь, кабан копытом разрывает мне на руке кожу. Человек впереди кричит мне, чтобы я крепче держал свинью за ноги. В гневе я толкаю девочку от себя и ответственно сжимаю пальцы на плюснах кабана так крепко, что кровь из надреза на руке начинает литься сильнее.
Другой человек подходит к нам и с размаху бьет кабана острым камнем в шею. Я слышу, как треснула толстая поросячья кожа. Липкая бурая кровь брызнула вверх, попала мне на лицо, а после потекла на землю, становясь черной. Кабан брыкается, визжит еще громче, но я крепко держу его за ноги, а крика почти не слышу. Моя кровь тоже есть в этой луже на земле.
Мальчишка, который сейчас подвешивает мертвую свинью за ноги к деревянной перекладине, вообще-то родом из культурной, интеллигентной семьи. Мой дед был научным сотрудником, известным радиофизиком. Тихий и скромный ученый, которому не хватило смелости и желания для того, чтобы выбить для своей семьи место на ковчеге. Сложно представить, как сильно его ненавидела жена за это. Но недолго: она умерла в первый же день после катастрофы.
Мой дед доживал свои дни в атмосфере тихой ненависти к себе от самых близких людей. Я же вырос в полной уверенности, что среди землян нет виноватых.
--------------------------------------------------------------
       81 год
Старая кляча подвернула ногу, подалась вперед, а потом, словно испугавшись чего-то, метнулась обратно. Я вылетел из седла, не смог ухватиться и за поводья. Мне довелось упасть с обрыва, собрав спиной, руками и хребтом все камни, которые попадались на этой земляной насыпи. Моя лошадь уже давно убежала, но я ждал, что мой друг спустится, поможет подняться и довезет до дома на своей лошади. Лежа на влажных от утреннего дождя камнях, я видел, как он подъехал к обрыву и смотрел вниз. Я хотел позвать его, но вместо слов издал только сиплый выдох. Чудовищно сдавило легкие в груди. Закрывая глаза и отключаясь, я слышал грохот копыт по земле, видел размытый силуэт друга, уносящийся прочь.
Когда я пришел в себя, начинало темнеть. Боль то нарастала, то стихала, но не пропадала окончательно. Особенно сильно меня беспокоила правая рука. Пытался сесть, опираясь на нее, но только взревел от боли и лег обратно. Совершив усилие над собой, я поднял руку и поднес ближе к лицу. Опухла, раздулась, явно покраснела, а среди раскуроченного мяса торчал каменный наконечник. Острый небольшой булыжник прошел насквозь. Чуднó, что не задел кость.
Ближе к рассвету я добрался до лагеря, аккуратно подобрался к дому своего бывшего напарника - друга, ставшего мне почти братом. Он умер во сне от удушья. Я, чудом уцелевший, вернулся в лагерь снова уже через несколько часов. В моем окружении больше не было предателей.
Камень из раны вынули, крепко забинтовали, наложили жгут из лианы. В остальном я мог справиться и сам: на молодом теле все заживает как на собаке. Старушка, занимавшаяся перевязкой, рассказала, что мой товарищ прискакал в лагерь за помощью, но все мужчины ушли кто на охоту, кто в разведку. За мной хотели отправиться позже, но не сложилось. К вечеру было решено, что я вряд ли выжил и нет никакой нужды рисковать людьми, отправляя их на поиски.
С тех пор я не принимал  больше поспешных решений. С тех пор я не заводил близких друзей.
--------------------------------------------------------------
       85 год
Маришка проводит со мной много времени. Ее не пугают руки, по плечи омытые чужой кровью, не страшит грубость и вероломство. Она преданна мне, верна до последнего. Не слишком хороша собой, но кротка, спокойна, добродушна. Я знаю, что из Маришки выйдет прекрасная жена, но не спешу. Как будто проверяю ее на прочность, испытываю силу духа, не даю и тени надежды на хорошее будущее. Она почти сдалась, готова отступить, выбрать другого, но я не даю ей этого сделать. В ту ночь, по своему желанию или против, Маришка становится моей до последней капли.
Через семь месяцев у нас родилась дочь. Слабое создание, готовое бороться за право на жизнь. Я не примерный муж, не самый хороший отец в быту, но, если случится что-то серьезное, я голыми руками вырву язык через глотку виновника торжества за двух своих женщин.
Став порядочным семьянином, я только-только начинал интересоваться политикой. Молодой, склонный к насилию и жестокости, я не мог не симпатизировать Рейнару. Он держал в страхе все поселение, действовал радикально и крайне уверенно. Но чем старше становился я сам, тем больше сомневался в правильности действий Рейнара.
--------------------------------------------------------------
       95 год
С Маркусом оказалось просто найти общий язык. Пока что он не более чем исполнитель. Не такой, как я, но в какой-то степени такое положение вещей нас роднит. Я вижу в нем замашки на нечто большее, а сам довольствуюсь малым. Убийства, казни, шпионаж. Я занимаюсь самой грязной работой, какую можно найти для взрослого мужчины. Выношу горшок за Рейнаром. Держу в чистоте его громкое имя.
Но я не горю идеей переворота. Я с Рейнаром до тех пор, пока его действия не мешают мне. Единственное, что имеет значение в жизни - это когда тебе не мешают. Если ты идешь к своей цели, тебе не нужна помощь. Только лишь свободная тропа.
--------------------------------------------------------------
       97 год
Событие, которое поставило жизнь племени с ног на голову, случилось не больше месяца назад. Говорят, ребята в космосе тоже выжили, отправили к нам экспедицию. Как удобно и ловко. Как червь-паразит оставляет свои яйца, чтобы из них появились на свет слепые личинки, сжирающие все на своем пути. Они вспомнили о нас.
Не составило труда найти их. Баловней судьбы, которые получили все и сразу от рождения просто потому, что их предкам удалось бежать с Земли, оставив здесь своих родных, близких, знакомых. Я следил за упавшим кораблем, за теми, кто вышел из него. Поголовно там были одни дети. День и ночь я наблюдал за ними. Они вели себя так, словно угодили в неприятное, но все же приключение. Смеялись, радовались, бешено спорили о том, кому быть главным теперь. Все это казалось им выживанием на погибшей планете. Выживание на всем готовом, в установившемся климате, рядом со знакомыми лицами.
К чертям! Меня охватила такая злоба, какой я никогда не испытывал прежде. Неужто они надумали обосноваться здесь, на нашей земле, после того, что произошло? Им кажется, что на их долю выпало слишком тяжелое испытание. Пылевая буря, выстраивание иерархии. Чушь. Я покажу беглецам, что такое борьба за жизнь.
Но я знаю, что Маркус не стремится к уничтожению новоприбывших. Однако я поддерживаю его. Чем ближе ты к противнику, тем легче перерезать жилы. И теперь я гонец младшего из братьев. Я помогаю тем, кто не разбился при падении, но параллельно готовлю деткам такие испытания, которые они никогда в своей жизни прежде не видели.

★ СРЕДСТВО СВЯЗИ.

• -	• 603854863

★ ИГРОВОЙ ПОСТ.

проба пера

Руби говорила, что я должен быть осторожен. Она убеждена, что мне не следует бродить в одиночку по заброшенному городу. Девчонке кажется, что никто, кроме нее, не способен защитить меня от невзгод жизни. И потому она не умолкала ни на минуту. Тогда я сказал, что боюсь за ее безопасность и что ей лучше остаться в тихом месте. Сам подумал о том, что чернобыльский саркофаг, вместилище под ним, вполне сгодится для этой цели. Но Руби продолжала трещать. Ее голос рассыпался вдребезги с каждой новой фразой, почему мне никак и не удавалось уловить смысл ее слов. Руби, Руби, Руби. Ее стало слишком много в моей жизни.
Я иду по пыльной дороге к городу, ставшему призраком. За прошедшие двенадцать часов его могли заселить орды оживших мертвецов. Не скажу, что менталитет от этого в пригороде как-то изменился бы, но ситуация явно сложилась бы не самая лучшая. Мертвые не самая приятная компания. Трудно вести дела с теми, кто настроен вытянуть из тебя плотные белесоватые веревки, заполненные остатками не переваренной пищи, радостно обмотать их вокруг своей дряблой шеи и, весело подтаскивая собственные ноги, ринуться дальше в путь-дорогу.
Прекрасно слышу каждый свой шаг. Шаркает ребристая резиновая подошва о песчинки, толстым слоем покрывающие безлюдную сегодня дорогу, рассчитанную на два ряда машин. В разгаре лето. Мне жарко. Я был рад, что мне хватило ума незадолго до последних событий обрить голову. До этого я вообще не стригся несколько лет. Был похож на бродягу. Или вольного художника. Последнее почему-то моднее и престижнее.
Городишко встречал меня уже в третий раз. Я бы назвал это своим личным рекордом. Ни одно место, обнаруженное живыми, не может держаться так долго. Его грабят, ломают с треском деревянные стены, несут столько, сколько помещается в руках. Половину беглецов нагоняют наиболее подвижные трупы, еще треть оглушают крикуньи, кого-то поедают кроты. Ослепленные собственной жадностью, живые уносят из одного места товары, продукты и медикаменты только затем, чтобы рано или поздно их растоптали на такой вот пыльной дороге. Может, я бы не отказался от тех или иных вещей, которые другие успели прихватить. Может, они были бы мне куда больше к месту. Я сторонник другой теории: не можешь быть спокоен за свою жопу - не бери больше, чем сможешь съесть в один присест. Но сам я всегда брал больше. Я всегда думал разумнее, чем поступал.
В правое плечо въелась шлея от потертой дорожной сумки, в левое - старый ремень, удерживающий мерно покачивающийся в ритм шагов MP5. Старый, как дерьмо смилодона, его черный корпус поблескивал на солнце. Это был один из тех раритетных образцов, которые никому на достоинство нынче не упали и которые я зачем-то хранил у себя дома. Этот пулемет был почти вдвое старше меня. Трудно было представить, что эта штука сможет когда-нибудь пригодиться и окажется намного полезнее увесистого кольта, не способного запускать очереди.
В незнакомом городе я чувствовал себя как дома. Это был маленький уютный городишко, отдалившийся от суеты таких гигантов, как Нью-Йорк, Торонто, Сингапур и иже с ними. Что-то вроде мелкого Хакенсака в Миннесоте, где обитают только дружелюбные жители. Я любил останавливаться в таких городах. Здесь никогда не задавали лишних вопросов. Портье со счастливой улыбкой, неестественно выгнув хребет, тащил мои неподъемные вещи в номер, не спрашивая об их содержимом. Ценил я людей, которые вот так добросердечно помогали мне поднимать на десятые-тринадцатые этажи сумки с глушителями и прочим. А сейчас на меня смотрели пустые глазницы домов, залитые чернью, покрывшиеся светящейся на солнце паутиной.
На перекрестке я ненадолго остановился, осмотрелся по сторонам, но тут же направился в сторону продовольственного магазина. Вчера там было просто изобилие товаров, такое, что у меня разбегались глаза. Однако я ушел ни с чем. Сегодня же, вооружившись сумкой, на дне которой уже перекатывались несколько банок консерв, подобранных в жилых домах, я был намерен смести с полок все, что позволит мне не испытывать голод еще не меньше недели.
В магазин заходил тихо, держа наготове оружие. Я слышал, как бьется о стенки сосудов кровь в ушах. Похоже, что здесь никого не было. Я зашел за прилавок, поставил сумку на пол и, придерживая пистолет, опустился вниз, осматривая для начала нижние полки. Буквально через несколько коротких мгновений открылась другая дверь, не центральная, через которую вошел я. С этого ракурса я видел верхний угол этой самой двери, но ни головы, ни фигуры вошедшего рассмотреть не мог. Раздались тихие и осторожные шаги. Я очень внимательно прислушивался, застыв в одной позе. Мне казалось, что пот, бегущий по спине, мое дыхание, пульсирующая кровь - весь этот звук тела, кажущийся мне гамом, выдаст меня в любой момент. Но стало гораздо спокойнее, когда дверь закрылась, а по полу по-прежнему ступали только две ноги. Одного я смогу вырубить раньше, чем он сообразит, что произошло.
И дело не в том, что я боялся встретить группу живых. При желании мне хватило бы патронов на то, чтобы уложить мародеров в лучших традициях Тарантино. Просто моя мать была еврейкой. Я предпочитаю не тратить припасы тогда, когда можно обойтись без этого.
Я потянулся рукой к полке, чтобы поставить на место жестяную банку без этикетки. Так медленно, как только мог, чтобы не произвести лишнего шума. Но вдруг раздался грохот, звуки возни. Я вообще не понимал, что происходит. Но зато теперь можно было спокойно довести начатое до конца: жестянка тихонько стукнулась о деревянную полку. Хрипы, сипение, глухой удар. Теперь я  не нуждался в визуальном образе. Кем бы ни был этот живой, он убил тварь, потенциально угрожавшую мне. Что ж, я был рад.
Когда в помещении только два человека, выглянуть из-за прилавка незаметно равноценно тому, что и, к примеру, украсть из магазина спелый арбуз, сделав на выходе вид, что ты ни при чем. Я попытался выпрямить ноги, но все еще не поднимался в полный рост. Шлея от сумки соскользнула на пол и упала около моих ног. За своим добром я вернусь позже.
В нескольких метрах от меня копошилась девчонка, шуршали пакеты, позвякивала молния, а рядом лежал труп, пуская струйку мутной крови на пыльную напольную плитку. Эдакая идиллия двадцать первого века. Я беззвучно усмехнулся и не спеша пошел к ней. Судя по всему, девушка была голодна и, справившись с одним ходячим, решила игнорировать остальные предупредительные знаки.
- Живая. Клево, - отрывистое приветствие прозвучало неожиданно резко и громко в пустом помещении. До этого я успел подойти к девушке сзади практически вплотную, поднял здоровую левую руку с зажатой в ней пушкой. Я осторожно одним движением дула подвинул в сторону прядь темных волос с ее затылка и приложил холодный металл пулемета к светлой коже.
- Я слышал, в другом городе тоже есть магазины. И ты бы наверняка очень хотела по ним прогуляться.
Мой взгляд упал на рюкзак, стоящий у ее ног. Я не заметил, что отвлек девчушку от перекуса. Мне всегда не хватало манер. Я видел ее сумку только краем глаза, не сводя взгляда с ее головы и рук. Но похоже, она уже успела за эти минуты запастись съестным гораздо лучше меня.